...так кто ж ты, наконец?
— Я — часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо
Автора даже приводить бессмысленно, настолько часто встречающаяся цитата.
— Я — часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо
Автора даже приводить бессмысленно, настолько часто встречающаяся цитата.
Я сижу дома уже неделю, имитирую потерю голоса, головную боль. Зачем? Я бы сказала, что не знаю, но, увы, себе врать мне бы не хотелось. Чтобы сбежать от проблем. Не решить, а именно сбежать и оттянуть время, чтобы бездарно его же и проебать. Ценой лжи заполучить столь вожделенные минуты времени, и бездарно их убить. Иной раз мне кажется, что это единственное дело, которое я умею качественно и хорошо.
Хорошо тому, кто не замечает черного и белого в множестве оттенков серого. Он всегда сер, и в этом я ему завидую. Устремившись к свету, мне все притягательней кажется тьма. Погрузившись же во тьму, хочется смахнуть и смыть ее с себя, подобно дорожной пыли. Я не вижу серого. Или не хочу видеть. Я знаю, что он есть, принимаю его, но не для себя. Я бы и рада, но серый - это та самая "золотая середина", такая желанная и такая недоступная. Сколько себя помню, я пытаюсь стать такой же как все, но постоянно находятся не зависящие от меня обстоятельства, которые препятствуют этому. Я хочу хорошо учиться, спокойно помогать родителям по дому, играть на музыкальных инструментах и общаться с друзьями. Всё так просто, разве нет? Как у всех. Я не заикаюсь об идеале с полным отсутствием разногласий в семье, ссоры неизбежны, но в пределах разумного. Но всё время находится нечто, препятствующее покою. Я постоянно ощущаю себя как на войне, постоянно готова к атаке, меня трудно застать врасплох, делаю все очень тихо и вздрагиваю от каждого шороха, только бы избежать очередной словесной дуэли. Раньше моим оружием был покой, теперь это равнодушие, к счастью, наигранное.
Она вошла и присела на подлокотник разобранного дивана. Едва дернулась ручка двери, я сразу заметно напряглась.
- Что делаем? - спросила тоном школьной учительницы, заметившей у ученика шпаргалку на контрольной.
Я свернула все окна на ноутбуке, положила подбородок на скрещенные руки и кивнула с торону стопок книг, разложенных на полу:
- Шкаф разбираю.
- Вовремя...
- Что-то не так? - я слегка повернула голову и вопросительно приподняла бровь.
- Мне не нравится, что ты хамишь.
- Когда? - на лице печать святейшего недоумения.
- Последние несколько дней. Что это такое: ничего у тебя не спроси! Тетрадь с лекциями переписана, все уроки сделаны! - последняя фраза была насквозь пропитана сарказмом.
- Моя учеба - это моё личное дело, - это прозвучало более сухо, чем я рассчитывала.
- И неучеба тоже?!
Легкий кивок ответ. Пауза, заполненная тихой лирической музыкой, была недобрым предзнаменованием. Я приготовилась.
- Мы родные тебе люди! Не соседи по лестничной клетке!
Молчание. Попытки воззвать к совести действовать на меня перестали. Хотя еще недавно подобное воззвание к чувству любви к ближнему вызывало у меня позыв броситься на шею к маме, расплакаться и рассыпаться в обещаниях, что больше так не буду. Но на каждое действие приходится иметь свое противодействие. Переставишь мишень, и стрела не найдет цели.
- Что ты ела сегодня?
Я мысленно улыбнулась. Всё-таки мама всегда остается мамой.
- Там курица была, еще не ужинала.
- Значит, бульон не ела...
- Я не хочу.
- Тебе врач прописал, - что ж, аргумент.
Ничего из ряда вон выходящего, но кроме моей учебы мы ни о чем не разговариваем в течение дня. Из своей комнаты я слышу слова о том, что я первая в нашей семье, у кого проблемы с учебой. Что поделать, в семье не без урода